В свое время
о бомбардировке американской авиацией теплохода Дальневосточного
пароходства "Гриша Акопян", стоявшего под погрузкой во вьетнамском порту
Камфа, скупыми строчками сообщало только ТАСС.
Прошла информация, что 10 мая 1972 года во Вьетнамском порту погиб
боцман ДВМП Ю.С. Зотов. И все. А как и при каких обстоятельствах
- ни слова. Когда за год до этого американцы обстреляли теплоход
ДВМП "Туркестан" (тогда погиб электромеханик Рыбачук), судно уцелело, но
об этом "трубили" все газеты, проходили митинги. А тут погиб моряк,
сгорело новое судно - и тишина.
В чем причина замалчивания этой катастрофы? Вероятнее всего, дело
было в том, что на эти самые майские дни был запланирован приезд в
Москву президента США Ричарда Никсона. Переговоры с ним были очень важны
нашему правительству. Поэтому оно закрыло глаза даже на такую
трагедию.
Сведущие люди предполагают, что по каким-то государственным
соображениям Никсон не хотел ехать в СССР и надеялся, что после
бомбардировки советского судна, наше правительство отменит его визит в
Москву, но оно эту трагедию как бы не заметило. И президенту США
пришлось приехать в нашу страну.
Об этом впервые рассказала газета "Дальневосточный моряк" только в
1988 году.
О героических действиях моряков, спасавших свое судно, мало кто
знает даже в Дальневосточном пароходстве.
Не дай бог никому пережить такое, - Николай Васильевич
Пухов, вздохнул... и замолчал (трудно дается ему этот разговор). - Я до
сих пор не могу спокойно вспоминать об этом... Вы вчера позвонили, я полез
в домашний архив, заново перечитал свои донесения, и меня опять затрясло.
Нет-нет, вы тут не причем. Я все равно не могу этого забыть, оно всегда со
мной.
"ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ, ПЕРЕДАЙТЕ ВЛАДИВОСТОКУ: ТЕПЛОХОД "ГРИША АКОПЯН"
ПОДВЕРГАЕТСЯ БОМБАРДИРОВКЕ В ПОРТУ КАМФА. НА СУДНЕ СИЛЬНЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ.
ПОВРЕЖДЕН ПРАВЫМ БОРТ, ПОЖАР. ПЕРЕБИТЫ ПОЖАРНЫЕ МАГИСТРАЛИ, КАПИТАН РАНЕН,
СНОВА БОМБЯТ (ЭТА ФРАЗА ПОВТОРЯЛАСЬ НЕСКОЛЬКО РАЗ) ГОРИТ РАДИОРУБКА,
ВЫНУЖДЕН ПОКИНУТЬ ПОМЕЩЕНИЕ."
Такую Вот радиограмму без адреса и без подписи 10 мая 1972 года передал
в эфир начальник радиостанции теплохода "Гриша Акопян" Юрий Борисович
Неунылов. Капитаном этого теплохода и был Николай Васильевич Пухов.
...Наверное, каждый настоящий капитан воспринимает свой теплоход, как
часть себя. А если ты на нем с постройки, получал его, флаг поднимал
красный, советский, затем повел новый, с иголочки, теплоход в первый
рейс... Разве это не подарок судьбы для капитана, новое судно, ведь нужно
заслужить.
И народ подобрался, что надо. Костяк экипажа - с постройки. За два с
лишним года уже сложился экипаж, если понимать под этим словом не просто
определенное число людей, объединенных местом работы, а доброжелательный и
работоспособный коллектив, у которого одна цель - отлично работать. А дела
на судне, действительно, шли хорошо - на мачте развивается вымпел
Министерства морского флота за победу в социалистическом соревновании.
Разве это не мечта любого капитана!
И дома порядок, тылы надежные. Жена - умница, дети - почти взрослые.
Разве это не счастье для моряка, когда с радостью отправляешься в рейс и с
волнением и трепетом спешишь домой.
Если к этому добавить, что море, о котором мечтал с детства, еще, не
видя его, вот оно, "праздник, который всегда с тобой".
Буду капитаном - решил 17-летний московский паренек Коля Пухов, впервые
ступив на борт судна, зажав в руке направление. Было это 9 мая, так что
этот день для него - самый лучший в году. Он не затмил для него День
Победы - "праздник со слезами на глазах", просто он пришел попозже в 1945
году, а на флот Николай Васильевич попал за два года до этого - в 1943.
Он был один из тех, кто "приближал его, как мог", участвовал в
"огненных" рейсах, ходил в Америку.
И все последующие годы, где бы ни находился, Николай Васильевич: в море
или на берегу, День Победы всегда отмечал трогательно и торжественно.
9 мая 1972 года он встретил во Вьетнаме, в порту Камфа. Теплоход "Гриша
Акопян" как раз в этот день поставили к причалу под погрузку угля на
Японию. В Камфу он прибыл из Хайфона, куда доставлял муку.
Праздник Победы прошел на теплоходе подобающим образом. И этому не
помешали налеты американской авиации, которые в этот день совершались
трижды, один пришелся как раз на торжественное собрание. Пришлось прервать
его и отправляться в гермоблок. Возмущению моряков не было предела: "До
каких же пор американцы будут измываться над многострадальным вьетнамским
народом?" И когда вернулись из укрытия в кают-компанию, то торжественное
собрание, посвященное победе над фашистской Германией, превратилось в
митинг солидарности с вьетнамскими патриотами. "Когда же наконец, придет
мир на эту искореженную долгими войнами землю?", - спрашивал каждый. Они
еще не знали, что победа вьетнамцев над агрессорами уже близка, до нее
оставалось чуть больше 9 месяцев.
На следующий день налеты начались прямо с рассвета. Погрузка судна шла
полным ходом, хотя из-за этого ее приходилось прерывать. В трюмах уже было
3.185 тонн из 4 тысяч запланированных. Выход "Гриши Акопян" в рейс был
назначен на 6 часов утра 11 мая.
16.55 местного времени. На судне заканчивался рабочий день. Кто собирал
инструмент, кто переодевался, кто перед ужином принимал душ. В это время
была объявлена воздушная тревога - третья за этот день. Кто в чем был,
понеслись я гермоблок, расположенный на левом борту. Судно было
ошвартовано левым бортом к причалу (это немаловажная деталь в данном
случае). На теплоходе привыкли четко выполнять предписания по тревогам, за
это был строгий спрос. Тем более и сюда, в Камфу дошло сообщение, что 9
мая самолеты, возвращавшиеся после бомбежки Хайфона, обстреляли танкер
"Певек", стоящий на внешнем рейде. Судно получило повреждения, несколько
человек тяжело ранены.
...Весь экипаж "Гриши Акопяна" ушел в укрытие. В это время в каюте
капитана по служебным делам находилось 7 вьетнамцев, представителей
различных местных организаций. Их повел в гермоблок боцман Юрий Сергеевич
Зотов. Он в 17.00 находился у трапа, подменяя вахтенного матроса, - на
судно только что доставили продукты. Иллюминатор из каюты капитана как раз
был напротив трапа. Николай Васильевич выглянул из него и попросил Зотова
захватить с собой вьетнамцев, ведь сам капитан этого сделать не мог - его
место по тревоге на мостике, так же как и начальника радиостанции.
17.00. 5 минут прошло с момента объявления воздушной тревоги. Самолеты
США начали бомбардировку обогатительной фабрики, расположенной а 1,5
километрах от судна.
17.05 С самолета США типа Ф-4 на теплоход "Гриша Акопян" была сброшена
тяжелая фугасная бомба (вес около 250 кг), попавшая в ботдек в районе
расположения мотобота правого борта. Вблизи судна со стороны моря также
разорвались 3 фугасные бомбы.
Рассказывает Юрий Борисович Неунылов:
- В момент взрыва на мостике из экипажа находились капитан и я: он в
штурманской, я в радиорубке - таково расписание по тревогам, которые на
нашем судне четко выполнялись, капитан очень строго спрашивал за это, и я
уверен, что мы избежали больших жертв только благодаря этому.
Бомбежка нашего судна не была случайной - летчики целились именно в наш
теплоход. Во время налета небо было безоблачным, видимость отличная. Судно
имело не только обычные отличительные знаки принадлежности к СССР (флаг на
корме, марку СССР на дымовой трубе), но и на крышке трюма № 2 был
нарисован Государственный флаг СССР. Самолетов было много. (Как мы потом
узнали - 34), но взрыв был один - как по команде. И такой устрашающей
силы, казалось, что земля смешалась с небом и мы, вместе с судном летим в
воздух. Видно так было задумано американскими летчиками и теми, кто
посылал их бомбить, - запугать, оглушить, парализовать волю советских
моряков.
В этот момент я сидел в кресле около приборного щита и меня вместе с
креслом сдвинуло на несколько метров в сторону, - это меня и спасло, т. к.
осколком пробило переборку со стороны штурманской рубки, он пролетел мимо
меня и врезался в диван, распоров его как раз посредине. Сорвало дверь - и
она повисла на одной петле и была заклинена осколками со стороны коридора.
Погас свет. Не успел заглохнуть звук взрыва, как тут же, что есть мочи,
загудел ревун - сработала аварийная сигнализация.
Придя в себя после этих жутких минут, ощутив, что я все-таки жив,
первым делом протянул руку к передатчику. Антенный щит был сорван и висел
только на кабелях, но - о, чудо! - питание на передатчике и приемнике
сохранялось. Я сразу же стал настраиваться на Владивосток. В это время, с
трудом пробираясь через завалы, в радиорубку ввалился капитан:
- Передавай, - выпалил он. Глянул я на Николая Васильевича и обмер -
около него была лужа крови, капает прямо с беленького тропического
костюма.
- Передавай, - повторил капитан.
А как передашь, если Владивосток меня не слышит, но ведь не могу же я
сказать об этом капитану... Тогда я решил использовать единственный шанс -
настроился на частоту порта Владивосток, должны же маня услышать
какие-нибудь суда.
Я начал записывать в журнал, что говорил капитан, но затем бросил и
стал передавать в эфир сразу: "Всем, кто меня слышит..."
"Всем, кто
меня слышит. Передайте Владивостоку. Теплоход "Гриша Акопян" подвергся
бомбардировке в порту. Камфа. Есть разрушения."
Вот такую радиограмму (она была первой) без адреса и подписи послал в
эфир 10 мая 1972 года начальник радиостанции Юрий Борисович Неунылов. Он
передавал ее со слов капитана Николая Васильевича Пухова - времени
записывать в журнал не было: в любую минуту могли выйти из строя
передатчик и приемник, которые и так чудом уцелели.
Он не мог связаться напрямую с Владивостоком: главная антенна была
опущена во время погрузки судна - пришлось работать на штыревую. И время
суток - вечер - для связи было крайне неблагоприятное. Неунылов
использовал единственный шанс - настроился на частоту порта Владивосток.
Должны же услышать его какие-нибудь суда...
Капитан был ранен (в обе ноги), но он не почувствовал этого, не видел
лужи крови.
Как только улеглось эхо мощного взрыва, первые мысли капитана: что с
судном, как экипаж, все ли живы?
Он пытался сделать объявление по судовой трансляции, но она не
работала. Не ответили парные телефоны из машины. И вдруг звонок, вначале
он даже не понял, откуда этот сигнал, так как коммутатор командной связи
был сорвав со своего места.
Звонил первый помощник капитана Дмитрий Иванович Василенко, из
гермоблока, сообщил, что есть раненые и требуется аптечка. Послать за
медикаментами было некого: на мостике только он да начальник радиостанции.
Капитан сбежал вниз, в лазарет, но он был разрушен. Николай Васильевич
попытался пробиться в свою каюту за документами, но не смог: все проходы
были запрессованы остатками мебели. Из кают по правому борту шел едкий
ярко-оранжевый дым - было невозможно дышать.
Не смог он добраться и до кают старпома, где был судовой журнал, и
третьего помощника, где лежали паспорта моряков. Капитан возвращается на
мостик - во всех аварийных случаях его место здесь, он руководит
действиями экипажа.
За эти несколько минут, что Пухов отсутствовал, в штурманской и
радиорубке начался пожар. В густом дыму, открыв дверь на палубу, чтобы не
задохнуться, сидел Неунылов и передавал аварийную радиограмму, каждый раз
добавляя по нескольку слов: "На судне сильные повреждения, поврежден
правый борт. Пожар. Перебиты пожарные магистрали. Снова бомбят (эту фразу
он передал несколько раз). Капитан ранен".
Последние слова Юрий Борисович добавил от себя. Ох, и попало ему за это
от капитана (зачем было жену волновать?).
Минут двадцать работал в эфире Неунылов. Ничто не могло оторвать его от
ключа, даже когда к нему в радиорубку протиснулся вьетнамский пограничник
с оторванной рукой, чтобы спросить разрешения у капитана покинуть свой
пост.
Юрий Борисович работал в темноте - свет после взрыва погас. Не
действовало и аварийное освещение - помещение аккумуляторной было
разнесено взрывом бомбы. В открытую дверь могли попасть осколки -
бомбардировка продолжалась.
Огонь приближался к радиорубке, начала уже гореть переборка, до
Неунылова долетали искры, но он не покинул ее, пока не убедился, что его
услышали.
Первым сигнал бедствия принял спасатель "Диомид". Значит, во
Владивостоке будут знать, что случилось с "Гришей Акопяном". На "Диомиде"
записали эту радиограмму на пленку и подарили Неунылову. Она хранится у
него до сих пор, как память о тех трагических часах.
- Нет, страха за себя не было, - вспоминает Юрий Борисович, - он пришел
только тогда, когда я услышал ответную морзянку. Я боялся одного, что нас
не услышат.
Передав последнее: "Горит радиорубка. Вынужден покинуть помещение",
Неунылов по приказу капитана уходит в укрытие, захватил свой журнал. Он
оказался единственным судовым документом, уцелевшим в пожаре.
Бросив последний взгляд на свое теперь ненужное хозяйство, Неунылов
обомлел: передатчик и приемник продолжали работать, хотя уже вся
надстройка была охвачена пламенем.
На удивление самому себе начальник радиостанции вышел из этого пекла
целым и невредимым, через завалы, дым и огонь с трудом добрался до
укрытия. А здесь-то и произошла самая большая трагедия...
Когда мощным взрывом тряхнуло судно, осколками были пробиты переборки,
хорошо, что выше голов моряков, находившихся в гермоблоке. Некоторые из
них получили легкие ранения. До начала бомбардировки здесь находился почти
весь экипаж (те, кому это предписано). Сюда спешил и боцман Юрий Сергеевич
Зотов. Он был на вахте, поэтому шел не один, с ним были семь вьетнамских
представителей. В момент бомбардировки они были на судне по служебным
делам. Как и подобает хозяину, боцман пропустил вьетнамцев вперед, а сам
заходил в укрытие последним. В тот момент, когда Зотов закрывал за собой
дверь, раздался взрыв. Юрий Сергеевич прикрыл собой вьетнамцев: осколки
авиабомбы попали ему в голову и плечо. Он потерял сознание. Были ранены и
трое идущих с ним вьетнамцев, один - тяжело, но все остались живы.
Галя Демидова - судовой медик не знала, к кому бросаться в первую
очередь, но ей помогали девушки - члены экипажа, которых раньше она
научила оказывать первую помощь раненым.
Самолеты ушли... Выйдя из укрытия, моряки увидели, во что превратился
их теплоход после бомбардировки. Тяжелая фугасная бомба (весом порядка 250
килограммов) попала в ботдек с правого борта. Вблизи судна со стороны моря
тоже взорвалось несколько таких же бомб. Были повреждены почти все каюты
членов экипажа, каюта электромеханика была прямым попаданием разворочена,
разрушены буфет, камбуз, штурманская рубка. Спасательный мотобот,
вентиляторы машинного отделения разбило вдребезги, и взрывной волной
выкинуло за борт, стрела одного из трюмов правого борта упала на
надстройку, осколками посечены вся палуба, аккумуляторная, в наружном
корпусе с правого борта более ста пробоин. Все повреждения трудно
перечислить.
На судне сразу же начался пожар, кроме фугасных, его забросали
термитными бомбами. Одновременно загорелись полубак, надстройка по всем
палубам с правого борта. Огонь полыхал с такой силой, что плавились стекла
иллюминаторов и из них вырывались языки пламени.
Загорелись помещения и на баке, но они были быстро потушены. Но пожар в
надстройке моряки не смогли одолеть. Были сильно повреждены пожарный
трубопровод и пеногонный аппарат, почти все пожарные шланги были иссечены
осколками и прожжены брызгами термита.
Моряки боролись с пожаром отчаянно, но налеты американцев повторялись,
не давая погасить пламя.
- Забывая о ранах и ожогах, - вспоминает капитан, - моряки шли в огонь,
не хотели уходить в укрытие. Но разве мог я рисковать человеческими
жизнями даже ради спасения судна!
Так продолжалось два с половиной часа. Казалось, огонь вот-вот
отступит, но то и дело останавливались пожарные насосы - срабатывала
защита: осколками был пробит наружный борт и поврежден главный
распределительный щит.
В 18.00 насосы встали. Как ни пытались электромеханик Н.Ф. Олейник и
стармех В.И. Мещанинов запустить их, это им не удалось. Одна надежда на
аварийный, но его магистрали тоже повреждены. Давление в шланге было
настолько мало, что его не хватало даже на один ствол - напор воды был
слабым.
Сложное положение было и в машинном отделении. Перед самым налетом
механики находились у светового люка. По тревоге "Воздух" бросились в
машину, а через мгновение кап снесло. Взрывом были сорваны и вентиляторы,
перебита фреоновая магистраль, система охлаждения главного двигателя,
загорелся Главный Распределительный Щит.
Машинное отделение было сильно загазовано взрывными газами, которые
попали сюда через пробоины в наружном корпусе. Из фреоновой установки
вытекал отравляющий газ, но, чтобы пустить пожарный насос, нужно было
спуститься в машинное отделение. Вызвался третий механик Иван Петрович
Кусый.
Он был в КИПе, но, чтобы найти нужные клапаны, ему приходилось снимать
маску. Насос И.П. Кусый смог пустить, но это стоило ему здоровья: фреон -
газ ядовитый. В эти трагические часы моряки делали все возможное и даже
невозможное, чтобы спасти свое судно.
- Никто не струсил, - говорит Николай Васильевич, - я могу гордиться
таким экипажем. И это не только мое мнение. После всего происшедшего, уже
в укрытии, на берегу, мы провели открытое партийное собрание. На нем было
признано, что экипаж использовал все возможности для спасения судна, все
моряки вели себя мужественно.
Но капитана больше всех поразил матрос Виктор Коробко. Невидный
паренек, объект для насмешек и подначек, но именно он вызвался пробиться в
каюту третьего помощника за мореходками, хотя был ранен в руку.
В надстройке вовсю полыхал огонь. В такой ситуации капитан не мог
приказать, не имел права, поэтому он обратился к морякам:
- Кто сможет вынести документы?
Вызвались многие, но Виктор Коробко подлетел к капитану первый:
- Я пойду.
Обвязав голову мокрым полотенцем, Виктор бросился в огонь. Он
принес-таки паспорта... за исключением пяти. В дыму не заметил, как
рассыпал их.
Темнело. Сумерки в тропиках наступают очень быстро. Кроме нескольких
фугасных бомб, теплоход засыпали противотанковыми бомбами. Два контейнера
(в каждом по 260 штук) попали в открытые трюмы. Один не раскрылся. Еще два
нашли на берегу возле судна.
В момент взрыва такой бомбы образуется струя высокой температуры,
которая легко прожигает металл.
Помощи с берега не было. Капитан несколько раз просил начальника
погранпоста связаться с какой-либо провинцией и вызвать к борту судна
пожарную машину, но ему отвечали, что все линии связи повреждены, а в
порту Камфа пожарных машин нет.
Та струйка воды, которая подавалась с берега на судно, для тушении
пожара использоваться не могла - слишком мал был напор. А что можно было
сделать без воды?
Вьетнамские пограиичники настаивали на эвакуации экипажа: ожидался
новый налет американской авиации. Капитан медлил с ответом: "Нельзя
подвергать экипаж неоправданному риску, но не так-то легко принять решение
оставить судно..."
Началась рваться пиротехника, огонь добрался до кладовой на верхней
надстройке.
- А если он доберется до топливных танков? - подумал капитан.
19.30. Дана команда: "Покинуть борт судна". Аварийный насос работал до
последнего.
Государственный флаг СССР был оставлен на судне - его вызвались
охранять вьетнамские пограничники. Они не покинули этот пост, даже когда
возобновились налеты американской авиации.
Уходили с судна в полной темноте, освещая тропинку фонариком. Шли след
в след - вокруг было много неразорвавшихся бомб.
Капитан оставлял судно последним. Пока он был на борту, его воля и
выдержка передавались морякам: все действовали четко, быстро, без паники,
но как только он сошел с трапа, силы покинули его. Опершись на первого
помощника Дмитрия Ивановича Василенко, он только сейчас понял, что ранен.
Многое он пережил в эти минуты... Несколько лет ему снился один и тот
же сон, как прощался с обреченным судном.
Чем дальше уходили моряки от причала, тем отчетливее был виден огромный
факел - горело судно.
Через пятнадцать минут они были в укрытии угольного завода (женщины и
раненые были эвакуированы сюда еще раньше). Завидев капитана, судовой врач
Галя Демидова бросилась к нему.
Она подвела Николая Васильевича к Зотову. Здесь же стоял
врач-вьетнамец, потупив глаза: "Мы сделали все, что смогли".
Рана Юрия Сергеевича Зотова оказалась смертельной. Он умер прямо на
глазах у капитана, так и не приходя в сознание.
- Он шел с нами первый рейс, - вспоминает Николай Васильевич, - но его
уже успели полюбить на "Грише Акопяне". По складу характера
коммуникабельный, с чувством юмора, отлично знал свое дело. Хотя был на
судне новичком, организовал художественную самодеятельность (он был
прирожденным заводилой). То, что 9 Мая члены экипажа провели КВН, - это
его прямая заслуга. Хороший получился вечер, Юрий Сергеевич на нем был
ведущим.
Таким его запомнил Николай Васильевич Пухов, таким его запомнили все
акопянцы.
Родился Ю.С. Зотов в Москве (в 1934 году), но всю жизнь отдал морю. На
судах пароходства работал с 1953 года. Награжден значком "Почетный
работкик морского флота", правительством ДВР посмертно награжден орденом
Труда первой степени и медалью "Дружба". Имя Ю.С. Зотова навечно занесено
в Книгу почета посольства СССР в ДВР. Посмертно награжден орденом Ленина.
- Что для вас можно сделать? - к капитану подошли пограничник с
переводчиком.
- Связаться с любой советской станцией: надо сообщить о положении судна
и состоянии экипажа.
Это оказалось делом непростым.
Пожар на "Грише Акопяне" продолжайся. От входа в убежище, которое
находилось в 600 метрах от судна, было видно, как огонь перекинулся на
левый борт, пламя вырывалось из шахты машинного отделения, верхняя часть
надстройки раскалилась добела.
Пожарные машины прибыли только в 22 часа. Теплоход Дальневосточного
пароходства "Зея" подошел утром 11 мая, он тоже помогал пожарным в борьбе
с огнем. Пожар был ликвидирован только 12 мая.
Что осталось от судна? Сгорело все, что могло гореть. Капитан нашел в
том месте, где была его каюта, только оплавленный капитанский значок,
начальник радиостанции - колпачок от авторучки. Вместе с осколками они
хранят эти вещи, как память о самых тяжелых днях в их жизни.
Сгорел и сувенир "Лев", сделанный из куска каменного угля, подаренный
капитану 9 Мая. Но сейчас дома у него хранится точно такой же сувенир.
Дело в том, что после этого Николай Васильевич ходил на "Одессе", затем
участвовал в передаче вьетнамцам теплохода "Синегорск" и два месяца
работал на нем капитаном-наставником. Вьетнамцы встретили его как брата,
возили в пещеру, в которой экипаж укрывался после пожара на теплоходе
"Гриша Акопян", и в музей, что находится в порту Камфа. Там бережно
хранится пробитый осколками, обгоревший вымпел ММФ "За победу в
социалистическом соревновании", снятый с "Гриши Акопяна", каска капитана,
его рубашка и другие предметы, связанные с этим советским судном. Тогда и
подарили ему нового "Льва".
...Все вещи моряков сгорели - многие остались только в шортах - это
обычная форма одежды моряков в жарком и душном Вьетнаме. Вьетнамцы быстро
сшили им простенькую одежду, а когда они уезжали домой, то каждому моряку
вручили чемодан и бежевый костюмчик. В них они и вернулись во Владивосток.
Вьетнамцы помогали акопянцам всем, чем могли. Сами бедствовали, но
моряков старались получше накормить. В первую же ночь принесли им горячий
суп, дали возможность отдохнуть и помыться. Вьетнамские девушки пели им
песни, свои и русские.
Николай Васильевич Пухов вспоминает, что каждое утро, когда он
просыпался, около его изголовья стояло блюдечко с цветками жасмина.
Вьетнамские девушки собирали их ночью, чтобы утром приготовить капитану
чай.
Вьетнамцы восхищались стойкостью и мужеством наших моряков. Вот что
написали бойцы-пограничники из Камфы экипажу теплохода "Гриша Акопян": "Мы
восхищаемся вашими героическими действиями. Не боясь бомб, не думая о
себе, вы бросались в огонь, чтобы спасти судно. Ваш боцман Юрий Зотов
героически погиб. Мы очень гордимся вами..."
Через неделю после пожара представители вьетнамских властей встретились
с капитаном Пуховым.
- Назовите двух отличившихся моряков, мы представим их к ордену.
- Вот вам судовая роль. Все достойны, - ответил Пухов.
Есть в Дальневосточном пароходстве теплоход "Боцман Зотов". Когда оно
впервые пришло в один из портов Вьетнама, его встречали торжественно,
отдавая дань уважения человеку, погибшему во имя свободы вьетнамского
народа.
Каждый год 10 мая, в день гибели Юрия Сергеевича Зотова, бывшие
акопянцы посещают его могилу (он похоронен на Морском кладбище). Это дань
памяти человеку, с которым были вместе в трагические и вместе с тем
героические часы, часы, которые иногда стоят всей жизни.
