К сожалению, участники и очевидцы тех, уже далёких и грозных событий Вьетнамской войны, уходят, не оставляя после себя никаких опубликованных воспоминаний и описаний. А события были действительно грозные.

    В феврале 1973 года, выйдя из очередного отпуска, я, ещё имея статус второго радиста, находился в отделе кадров своего родного Дальневосточного пароходства в ожидании назначения на судно. И вдруг, в очередной день, прямо с утра - в кадрах переполох! Грузопассажирский теплоход "Ильич", следуя из Владивостока на ремонт в Гонконг, на полном ходу выскочил на риф Дуншанцзяо. По абсолютнейшей глупости судоводительского состава. Там был почти полностью блатной экипаж. К примеру, директор пассажирского ресторана в судовой роли значился матросом 2-го класса. И капитан был нештатный. Службой безопасности мореплавания пароходства было принято решение отправить в район аварии морской буксир-спасатель "Гелиос" с авторитетной комиссией для разборок. А "Гелиос" в это время стоял во Владивостокском судоремонтном заводе, зачищенный под постановку в док. Но уже вечером, он полностью забункерованный, то есть с топливом на борту, забитый под завязку всем необходимым снабжением, укомплектованный визированным экипажем, вышел на Гонконг.

    Капитаном с/с "Гелиос" был Кавдейкин Анатолий Михайлович. Кроме штатного капитана в это рейс с нами вышли и два капитана-наставника. Фамилию одного я хорошо запомнил - Антонов. Он затем был с нами во Вьетнаме. А вот фамилию второго я запамятовал. Он остался в Гонконге капитаном-наставником на т/х "Ильич".

    Отработав в Гонконге, мы получили шифровку, (сейчас уже можно говорить об этих "секретах") согласно которой, нам было предписано прибыть в определённое время в какую-то точку, известную только посвящённым. И это всё под какими-то секретами и таинствами. Экипажу сообщили, что возвращаемся во Владивосток. Народ начал слать домой радиограммы. Наш начальник радиостанции, Панкратов Владимир Афанасьевич, эти радиограммы аккуратно прятал в дальний угол дальнего ящика, не отправляя адресатам. Навигационные карты на штурманском столе отсутствовали. Лишних-посторонних-любопытствующих, включая второго радиста, в штурманскую рубку не пускали.

    Я же увлекался астрономией ещё с мореходки. Вижу, полярная звезда почти по корме и с каждой ночью опускается всё ниже. Явно идём на юг! Поделился сомнениями с начальником радиостанции и он, посмеявшись от души, шепнул, что идём во Вьетнам.

    В оговоренной точке нас уже ждали. Взяв на борт вьетнамских офицеров, "Гелиос" двинулся в Хайфон. На переходе офицеры провели с экипажем краткий инструктаж о правилах поведения в стране присутствия. Заодно изъяли все фотоаппараты и заперли в доставленный специально для этой цели сейф, ключи от которого остались при офицерах. Заодно вьетнамцы опечатали наш главный коротковолновый передатчик. Передатчик у нас был по тем временам очень крутой - киловаттник "Р-641" Тут надо отметить одну очень важную подробность. Основной экипаж спасателя был опытным и во Вьетнаме был не первый раз. Взаимоотношения с вьетнамскими военными представителями были очень официальными и в панибратство не переходили. Посему, заранее, ещё до встречи с вьетнамскими властями, зная о необходимости предоставления передатчика к опечатке, начальник радиостанции настроил его на определённую частоту и ослабил все крепёжные болтики на ручках управления. Вьетнамцы перед опечаткой скрутили все ручки в одну сторону до упора, опутали все их шпагатиком, заклеили бумажками и опечатали. При этом сам передатчик остался настроенным на оговоренную частоту, на которой круглые сутки за нами следил радиоцентр ДВМП. В случае любой нештатной ситуации мы имели возможность передать информацию на Родину. Такие вот маленькие хитрости.

    На приём радиограмм мы работали вполне официально в режиме "Блинд". Слово это из разряда радиожаргона и означает "приём вслепую". Другими словами - сначала приём с эфира на магнитофон ускоренной передачи, затем приём на слух с магнитофона. И всё это в чётко означенные сроки. Именно так мы получали всю информацию с Родины, без применения двухсторонней связи с использованием своего передатчика. А передатчик нам был-таки нужен на случай экстраординарный.

    Буквально через несколько дней началась наша работа по выводу блокированных судов. Всего в Хайфоне было заблокировано 22 судна. В основном это были советские торговые суда Дальневосточники и Черноморцы. Были и иностранцы - поляки, восточные немцы. Работа внешне выглядела очень просто. "Гелиос" шёл первым. По корме, строго за ним, на малой дистанции шло выводимое судно. Непосредственно проводкой руководили капитан с капитаном-наставником и вьетнамские офицеры (они же - лоцманы). Начальник радиостанции - в радиорубке. В машинном отделении - только вахта. И был ещё один член экипажа, который всё время был на своём боевом посту почти круглосуточно, но результаты работы которого ставились всем экипажем выше всех других. Это - повар на камбузе. Фамилия выпала из памяти. Такой маленький щуплый мужичок, высочайший специалист своего дела. Беззлобный и простодушный.

    Вспоминается случай, когда был не на шутку встревожен. В кают-компании я провёл какой-то мелкий ремонт судовой трансляции и буквально через двадцать минут по всему спасателю распространился запах горелой изоляции. Я - в панике, пытаюсь определить причину и, наконец, узнаю, что кто-то из судовых юмористов сказал повару, что второй радист только что провёл очередной сеанс связи прямо из кают-компании. Мол, из радиорубки этого сделать нельзя, поскольку она опечатана. А чтобы узнать, о чём там радист переговаривался, надо включить судовой динамик в розетку кают-компании и внимательно слушать. Повар так и сделал. Скрутил у себя в каюте динамик, воткнул его в электросеть кают-компании и слушал рычание пока дым не пошёл. Никаких наказаний в итоге не было, хотя смеялись долго Случай этот характерен ещё и тем, что показывает, в каком информационном вакууме мы работали.

    Остальной экипаж, не принимающий непосредственного участия в управлении, находился в спасательных жилетах на верхней палубе под растянутым тентом и от скуки и безделья занимался пересказом морских баек. Все спасательные средства были расчехлены и готовы к мгновенному использованию. Работа проходила только в светлое время суток, и, если мы не успевали засветло вернуться в Хайфон, приходилось отстаиваться на внешней чистой воде. Были иногда какие-то заминки, когда мы останавливали работу на несколько суток и отстаивались в Хайфоне. В такие дни вьетнамская сторона устраивала для нас дни отдыха с выездом на берег. Экскурсиями это назвать было нельзя, ибо город был в страшных разрушениях. Но мы были благодарны вьетнамцам за их заботу.

    Американцы параллельно с нашими переходами и тоже в светлое время суток вели разминирование акватории. Траление производили вертолётами, таская на длинном фале трубчатые красно-белые тралы на подводных крыльях. Причём делали это, нагло пересекая курс выходящего судна. А нам курс менять нельзя! Честно сказать, приятного было мало, особенно после случая, когда, буквально у нас на глазах, на мине подорвалась вьетнамская джонка. Однажды над нами завис вертолёт без трала. В открытой двери, сидел, свесив ноги, с автоматом на груди, какой-то американский придурок. Гримасничал, хлопал себя по заднице, что-то кричал, делал вид, что стреляет. Затем, выпив банку кока-колы, сбросил её нам на палубу. Вьетнамские офицеры, кои на борту были постоянно, отпинали эту банк за борт. С тех пор я кока-колу не пил никогда и не пью до сих пор.

    Месяц-полтора мы выводили блокированные суда на чистую воду, и когда распрощались с последним судном, потянулось непонятное томительное ожидание неизвестно чего. Всё чаще стало звучать в разговорах название порта Камфа, упоминание о т/х "Гриша Акопян". А нужно сказать, что оперативную информацию мы получали не только из своего пароходства, но и с берега, минуя каналы судовой радиосвязи. Капитан Кавдейкин попеременно с капитаном-наставником Антоновым, выезжали в Хайфон, встречались там с советскими представителями, что-то там обсуждали, согласовывали с вьетнамской стороной и принимали решения. Наконец ситуация начала проясняться. Где-то на самом верху было принято решение о продаже т/х "Гриша Акопян". Трудность состояла в организации его буксировки из Камфы на рейд Хайфона. Даже была предпринята одна попытка перехода "Гелиоса" в Камфу.

    Бухта Халонг. Фантастические картины природы. Движемся, образно говоря, на ощупь. До этой акватории американцы со своими тралами ещё не добрались. Идём какими-то зигзагами, на предельно малом ходу. Вьетнамцы-лоцмана о чём-то оживлённо спорят между собой. Близится ночь. Об отдаче якоря и перестое до утра нет и речи. Запомнились торчащие из воды серые мачты неизвестного затонувшего судна, вокруг которого мы проделали странные маневры. Наконец принято решение о возвращении в Хайфон, что и было сделано.

    Опять потянулись дни неопределённости. В итоге решили в Камфу послать вьетнамский спасатель, который откуда-то перегнали в Хайфон. Спасатель оказался советской постройки, однотипный с "Гелиосом". Радиооборудование тоже всё советское, но поскольку сам спасатель долгое время находился в каком-то резерве и не эксплуатировался, то и оборудование было, мягко говоря, в нерабочем состоянии. Главная просьба, с которой обратились к нам - это восстановить работу радиолокатора "Дон". Наш начальник радиостанции, Панкратов Владимир Афанасьевич, настоял на том, чтобы работать в паре со мной. Это противоречило всем устоявшимся традициям, согласно которым, оставлять своё судно одновременно двум единственным радиоспециалистам было запрещено, но наши отцы-командиры пошли на это нарушение. Буквально несколько дней мы сушили локатор обычными лампочками, пока он не перестал "стрелять" высоковольтными разрядами. Заменили множество неисправных деталей. И вот что интересно. Когда вьетнамский радист приносил из своего ЗИПа требуемые нами детали, то все они были завёрнуты в обрывки старых советских газет, в основном от "Известий" и "Правды". Питались мы сухим пайком, приносимым с собой. Всё, чем могли угостить нас вьетнамцы, это свежие огурцы целыми тазиками, прекрасный вьетнамский чай и водка "La Mue", производимая Вьетнамом на экспорт.

    Подготовленный общими усилиями вьетнамский спасатель ушёл в Камфу за т/х "Гриша Акопян".

    В это же самое время активизировался Владивосток. Точнее все службы Дальневосточного морского пароходства. Открытым текстом лавиной обрушились Ценные Указания. Механико-судовая служба прислала громадные списки материальных ценностей, которые нужно снять с расстрелянного теплохода, перегрузить на наш спасатель и доставить в пароходство. В том списке было много чего. И ЗИПы к главному двигателю, и крышки главного двигателя. Вспомогательное оборудование. Запасной винт, запасные якоря, обычно хранящиеся на главной палубе. Токарный станок. Затребовали демонтировать шпиль и брашпиль вместе с электродвигателями, грузовые лебёдки. Выдернуть из крышек трюмов и твиндеков гидравлические плунжеры и ещё много-много чего. Проявилась и Служба снабжения со своими требованиями снять все комплекты постельного белья, включая матрасы и полотенца. Снять всю посуду, вилки-ложки-поварёжки, демонтировать стиральные машины, холодильники и камбузные плиты. Даже партком прислал свою цедульку с приказом снять с убитого парохода политическую литературу. Самой краткой была радиограмма Службы связи, в которой список начинался словами "по-возможности".

    Простой анализ показывал, что всё, затребованное службами пароходства, просто физически не поместится в трюм "Гелиоса". Этот трюм даже с натяжкой нельзя было называть грузовым трюмом. В нём хранились буксирные тросы, канаты и вспомогательное оборудование для спасения и буксировки. На свою верхнюю палубу мы также не могли взять такое количество груза. Такой первичный и неутешительный анализ радиограмм был проведён ещё до того момента, когда мы наконец увидели "Гришу Акопяна".

    Впечатление от первого вступления на борт было довольно удручающим. Надстройка полностью выгоревшая. Иллюминаторы без стёкол, очевидные последствия пожара. Внутренние переборки либо отсутствуют, либо настолько покороблены от температуры, что их и переборками уже не назвать. Внутренние помещения надстройки зачищены под метёлку. Каюта электромеханика разворочена так, что и представить было нельзя, что это бывшее жилое помещение. Борта посечены сквозными отверстиями с оплавленными краями. Внешние двери, ведущие на палубу, были заклинены и находились в трёх состояниях: большинство закрыты, часть приоткрыта, некоторые отсутствовали. В радиорубке запомнился громадный блин расплавленного алюминия. Блинчики поменьше, и не только из радиорубки, многими были разобраны на память. Машинное отделение от пожара пострадало значительно меньше. Главный двигатель и основные вспомогательные устройства внешне выглядели очень прилично. Примерно в таком же хорошем состоянии были и крышки трюмов и твиндеков.

    В тот вечер, после знакомства с "Гришей Акопяном", в нашей кают-компании не было привычных шуток и смеха. Все пришли к единому мнению, что американцы ставили целью своего налёта не вывод из строя судна, а уничтожение экипажа. Практически все удары были нанесены по жилой надстройке.

    Дальше пошла работа по демонтажу некоторого сохранившегося в машинном отделении оборудования и подготовке судна к буксировке. Нашими водолазами был произведён осмотр подводной части. Были проделаны все подводные и надводные сварочные работы, заведён буксир и началась буксировка, которая оказалась совсем непростой. На "Грише", конечно же, не было никого. Каким-то образом удалось обеспечить работу ходовых огней, ибо район буксировки был довольно оживлённым. И во время движения мотало "Гришу" из стороны в сторону так, что и нашу корму таскало немилосердно. Но Бог миловал и добрались благополучно.

    В Гонконге с "Гришей Акопяном" мы пробыли недолго. В первые дни был всплеск посещений представителей покупателей, которые после беглого осмотра теплохода, тут же, разочарованные, его покидали. Оказывается, по торговой линии было заявлено, что на "Грише Акопяне" от обстрела и пожара пострадала только надстройка. А корпус, трюма и, главное, машинное отделение остались в приличном состоянии. Осмотр же судна, показывал, что и машинное отделение тоже находится в плачевном состоянии. Особенно после наших демонтажных усилий. В итоге судно было продано на металлолом.

    На этом история с т/х "Гриша Акопян" не закончилась.

    В 1973 году теплоход "Монгугай" из серии Андижанов, в честь павшего на боевом посту боцмана Зотова, был переименован в теплоход "Боцман Зотов"

    Годом позже и имя Гришы Акопяна вновь зазвучало в эфире, правда под другим позывным. Был в Дальневосточном пароходстве такой теплоход "Сула" из серии Повенцов, внешне очень похожий на прежний теплоход "Гриша Акопян" и в 1974 году "Сулу" переименовали в "Гришу Акопян".

    С уважением ко всем, кого заинтересовали мои скромные воспоминания.

    Виктор Симаков

<

ВЫХОД на главную страницу

Сайт создан в системе uCoz